Представьте 6 девочек - Страница 99

Так что же, Нэнси просто не умела выбирать мужчин? Такое предположение часто высказывалось. Или же не бывает «не умеющих выбирать», каждый связывается с тем, с кем хочет, и если упорно отыскивает «неправильного» партнера, значит — по неведомой нам причине — в том-то и состоял умысел? Опять-таки посмотрите на Диану: без Мосли ее жизнь была бы совсем другой и, с точки зрения постороннего, стократ лучше. Но уж если кто имел свободу выбора, так это она, — и она предпочла именно Мосли. Нэнси, с ее чрезвычайно привлекательной внешностью, тоже могла сделать «лучший» выбор — например, полюбить кого-то вроде Андре Руа, человека, способного справиться с ее «неженственными» мозгами и при этом безупречно с ней обращавшегося. Еще один офицер «Свободной Франции», князь де Бово-Краон, не на шутку ею увлекся («думаете ли вы обо мне хоть немножко?»), но не вызвал ответного интереса. Как будто еще не раскрывшиеся таланты Нэнси подталкивали ее — хотя она сама не осознавала — к мужчинам, которые предоставят ей свободу. «Если бы мне такое писали, меня бы стошнило, — откровенно заметила она после публикации неистовой и обильной словами любовной переписки лорда Керзона. — Господи, насколько же лучше уважительность Полковника». И хотя она так долго билась за свой брак, амбивалентное отношение к беременности в 1938 году — «2 Питера Родда в 1 доме немыслимо» — свидетельствует, что в тайных глубинах души она отвращалась от «нормальной» женской судьбы.

«Faute de mieux», суховато заметила Дебора по поводу той жизни, которую Нэнси в итоге себе построила, то есть жизни чрезвычайно успешного писателя. Сама Дебора — «полностью женщина», как она о себе говорила, — выбрала мужа, который мог дать ей правильную, безопасную, семейную обстановку, где несчастья были бы случайностью, а не естественной необходимостью. Нэнси выбирала именно тех мужчин, страдания от которых были гарантированы. Никакой нужды в этом не было. Но страдания были реальными.

Она чуть не покончила с собой из-за Хэмиша, терзалась обидой на Питера, ради Палевски впоследствии прошла через огонь — зато полностью было удовлетворено романтическое воображение, та часть ее натуры, которой питался писательский талант.

...

— О, Фабрис, я чувствую — ну, я думаю, такое иногда переживают верующие.

Она уронила голову ему на плечо, и они долго сидели в молчании.

Еще в 1942-м, под бомбежками, Нэнси принялась писать то, что именовала «автобиографией». Роман «В поисках любви» посвящен Палевски, вдохновившему пронзительные поздние отрывки, но написан для него, а не из-за него. В октябре 1944-го ей предложили партнерство у Хейвуда Хилла, чем она затем воспользуется для поездки в Париж, но тогда Нэнси отмахнулась от предложения и предпочла подождать до конца войны. В тот момент ей важнее была собственная книга: «Пальцы так и тянутся к перу». Она взяла отпуск на три месяца — и роман целиком излился на бумагу. Тут, пожалуй, все-таки сказалось влияние Палевски. Он подсказал ей, как писать «В поисках любви», подсказал эту великолепную прямоту изложения. «Racontez — racontez», — говорит Фабрис Линде, побуждая ее передавать семейные истории «напевной интонацией Рэдлетов». «Lafamille Mitfordfait majoie» , — говорил Палевски Нэнси, когда она, подобно Шахерезаде, чаровала его на первых стадиях сближения, в те вечера, что они проводили вдвоем в ее квартире в Майда-вейл, куда француз проникал через окно, насвистывая мелодии Курта Вайля. С необычайной и как бы детской ясностью, сорочьим инстинктом подбирать блестящие детали она создавала для снисходительного, ироничного, утомленного войной возлюбленного волшебную английскую сказку своего безвозвратного детства. И этот «сказ», прямое повествование от первого лица, стал тем ключом, что отомкнул двери ее таланта. Впервые Нэнси обошлась без особых приемов, за исключением писательского фокуса — подкорректировать факты, создав свою истину. Она рассказала собственную историю на свой особый лад, и силой искусства семья Митфорд сделалась бессмертной.

2

«Опять это семейство», — ворчала Сидни в письме к Джессике, ознакомившись с первыми главами «В поисках любви». Оптимизм Нэнси, рассчитывавшей на тысячу фунтов гонорара, она не разделяла. (На самом деле за первые же шесть месяцев книга принесла 7000 фунтов: «На меня пролился золотой дождь».)

Отец «плакал над концовкой», сообщала Нэнси Джону Бетжемену: «Когда-то он прочел грустную книгу под названием „Тэсс из рода Д’Эрбервиллей“ и надеялся, что никогда больше не придется читать подобного». Вероятно, тронул его сердце и прекрасный двойник, дядя Мэтью, человек, каким он отчасти был. И то чудо преображения, силой которого к Митфордам вернулась радость жизни, и они помчались, резвые, как зайцы, по землям, которыми Дэвид прежде владел.

Чего Сидни не видела — и не пыталась увидеть, — это что книга лучше всяких публичных выступлений смывала пятна с репутации семьи. По мере того как «В поисках любви» читали сотни тысяч читателей, где голос автора звучал столь же приятно-знакомо, как голос Ноэля Кауарда, имя «Митфорды» превращалось в символ «Мира, описанного Нэнси». Шарм, «сливочный английский шарм» (бессмертная фраза Во), восторжествует над политикой. Медленно, шаг за шагом, свастика Юнити низводилась до аристократической причуды, Диана изображалась загадочно-невозмутимой и образцово-стильной блондинкой, а Джессика, Роза Люксембург с хорошеньким девичьим личиком, проповедовала товарищам тоном капитана команды по лакроссу в Бенендене. Но «В поисках любви» — более глубокая книга, чем может показаться на первый взгляд. Рассказывая историю семьи, Нэнси также выстраивает и собственную жизненную философию. Среди фурора, последовавшего за публикацией в декабре 1945-го (говоря современным языком, книга сразу стала хитом), требовалась проницательность Джона Бетжемена, чтобы это увидеть: «Ого, а ты умна, старушенция!» Как полагается истинному искусству, эта книга содержит в своем средоточии парадокс, и рядом с преизобильной верой в радость тихо тлеет элегическая меланхолия. В этом и состояла религия Нэнси, отважное кредо: счастье мы выбираем сами. Это убеждение высказывалось почти легкомысленно, однако принималось всерьез.