Представьте 6 девочек - Страница 101

101

Но она сама выбирала себе роль, и можно утверждать, что при всех «ужасах любви» эти отношения причиняли ей меньше боли, чем Диане — зависимость от Мосли. Жизнь Нэнси волшебно преобразилась. «Встречает она тебя в платье от Диора, талия тонкая, того гляди, переломится» — так Ивлин Во описывал свою подругу и постоянную корреспондентку в декорациях рю Месье. «Осиная у нее только талия, в прочем — сплошной мед, счастье, легкость невыразимая». Ее писательский статус укрепился в 1949-м с публикацией второго шедевра, «Любви в холодном климате», и достиг высот, о которых многие писатели могут только мечтать, когда любое произведение принимается с восторгом и провал уже немыслим. Ее светская жизнь — вихрь и блеск. Даже энергичные ежедневные прогулки по серым седым бульварам, когда Нэнси рассыпала всем встречным улыбки и бонжуры, доставляли ей искреннее удовольствие. «Я чувствую себя уж слишком победительницей», — писала она Диане в 1949-м. Неужто эту прекрасную жизнь мог испортить спотыкливый роман с Палевски?

Усложнило жизнь Нэнси угрюмое явление — вот уж кого не ждали — Питера Родда, который вздумал в 1948-м угнездиться в ее квартире — возможно, с расчетом, что жена откупится от него. Как-то вечером она ужинала с Роддом и его унылыми племянниками в ресторане и увидела за соседним столиком Палевски с какой-то дамой. Нэнси поддалась нетипичной для нее истерике: ей вздумалось, будто Палевски сделал спутнице предложение. Вернувшись домой, она кинулась ему звонить и на следующее утро усугубила ошибку, позвонив с извинениями. «Права страсти провозглашены Французской революцией», — ответил ее возлюбленный — добрый, взрослый ответ, разрядивший неловкую ситуацию, но в то же время спокойно и отстраненно подтвердивший, что на ее любовь он никогда не отвечал полной взаимностью. И Нэнси не была бы Нэнси, если бы не использовала эту фразу в «Благословении», где ее героиня Грэйс предъявляет примерно такой же счет неверному мужу, — хотя разница очевидна (муж есть муж). «Я бы не вынесла, если бы он женился на другой, — писала Нэнси Диане. — Он говорит, я отношусь к браку, словно романистка [так и было], что если он и женится, то лишь ради того, чтобы обзавестись детьми, а для нас это ничего не изменит».

Но здесь-то и коренилась еще одна проблема: Нэнси была бесплодна. Теоретически можно предположить, что будь она моложе и способна иметь детей — как королевская невеста, — Палевски мог бы подумать о браке с ней. (Он к тому же твердил, что де Голль против разводов, хотя и это, скорее всего, отговорка.) По правде говоря, маловероятно, чтобы Палевски сделал ее своей женой даже в этом случае, однако Нэнси много лет терзалась такими сожалениями.

Диана, однако, считала бесплодие сестры трагедией независимо от планов Палевски. Неожиданно традиционный взгляд для столь яростной радикалки, но такова была ее вера. Диана полагала, что воля Нэнси к счастью отважна, но не более чем витрина (не подлинная философия жизни). Неумолимый, едкий юмор сестры, требование шутить даже по пути на эшафот Диана считала «беспомощным». Это яркий и тщательно отполированный панцирь, под которым, утверждала Диана, таились тьма, отчаяние и злоба — подлинная Нэнси. Так она воспринимала свою сестру вопреки семейным узам и даже прежде, чем ей стало известно, что во время войны та донесла на нее, — подозрительность Дианы пробудили уже «Чепчики». Эту книгу, с подачи Мосли, она рассматривала как предательство. Узнав о более серьезном предательстве, Диана, естественно, почувствовала себя вправе мстить. «Диана возненавидела Нэнси», — отмечал один из близких ей людей под конец жизни Дианы. И это опять-таки правда, но не вся.

Нэнси в самом деле порой шипела и плевалась ядом, словно внутри нее свернулась клубком змея. «Моя мать говорила, что Нэнси втыкает в людей ножи», — вспоминала Диана (выражение в духе Сидни; хотя если желчь Нэнси вызвана недостатком любви, то отчасти ответственность за это несет ее мать). Джеймс Лиз-Милн писал, что ее реплики содержали «маленькие и острые, почти нескрываемые шипы». Подчас можно было только диву даваться. Когда в 1946-м у Деборы после перелета случился выкидыш, Нэнси писала Диане: «Перелеты почти всегда этим заканчиваются, пора бы это знать, но, может, она того и добивалась». Даже в Диану, свою на тот момент самую любимую сестру, Нэнси вонзала ядовитые иглы. В 1947-м она осведомлялась, пройдет ли свадебная процессия будущей королевы Елизаветы, в ту пору еще принцессы, мимо ее дома или «там будет остановка 18В». Действительно, забавная шутка. Вот только недобрая.

И все же Нэнси бывала и доброй, и великодушной, и прощающей. Из всех сестер в ней «больше всего тепла», говорил Бетжемен, а с его суждением надо считаться. Она была очень добра к детям Дианы и Деборы. Сын Дианы, умный и проницательный Александр, запомнил ее как «замечательную тетю… замечательного в общении человека». И к Палевски: «Я знаю, говорить это запрещено, и все же я тебя люблю». Она являла такую способность любить, на какую мало кто из мужчин мог бы ответить равным чувством. Дебора говорила о «величайшей отваге» сестры: она сумела сублимировать чувства, позволить романтическим грезам расцвести в воображении и в то же время вполне рационально искать самый прямой путь к счастью. Ее внезапные выплески желчи были побочным продуктом, а не главным свойством. Хотя Диана полагала, что это самое глубинное качество Нэнси, прикрытое слоями millefeuilles изысканности. «Разумеется, — писала она Деборе, — мы понимаем, что это последствия ее несчастливой жизни, и я вовсе не виню…» Дебору эта тема не так сильно волновала, но в целом и она признавала внутреннюю пустоту старшей сестры. После смерти Нэнси она с горечью и гневом писала: «Думаю, у нее была СКВЕРНАЯ жизнь… Конечно, она добилась успеха в литературе, но что это по сравнению с такими вещами, как настоящий муж, возлюбленный и дети».

101