Представьте 6 девочек - Страница 2

Причем, как я уже сказала, это явление никогда больше не повторится. Ни такие характеры, ни такое состояние мира — подобная конфигурация не сложится вновь.

Начать с простого факта — большого количества детей в семье. Всего их было семеро, и хотя о Томе, единственном сыне (1909 года рождения), часто забывают, он обладал не менее сильным и загадочным характером, чем сестры. Далее, особенности воспитания. Том отправился в Итон, но девочки получили домашнее образование, и три больших семейных поместья — Бэтсфорд-парк, Астхолл-мэнор и Свинбрук-хаус — служили площадками для игр, где развивалось их воображение. У современного ребенка день расписан по минутам (в 4 часа — гобой, в 4.30 — анализ на переносимость глютена), и он таскается за родителями по всяким взрослым заведениям от бара до «Старбакса». Девочки Митфорд, напротив, обитали в собственном мире. Они обладали свободой, которую ныне сочли бы дикостью. Физически эта свобода была ограничена: девочки не выезжали дальше чем в Шотландию, нигде не появлялись без няни и, кроме родственников, общались в основном с грумами, гувернантками и егерями. Их мать бывала строга, а отец порой устраивал яростный разнос за нарушение строгих правил этикета, и все же на более глубоком уровне им была дарована абсолютная свобода: ничто не мешало девочкам следовать своей натуре и подлинным склонностям. Насколько это пошло им на пользу — другой вопрос, но именно такая свобода вылепила «сестер Митфорд».

Они рыскали по своим владениям, вечно увлеченные книгой, любовью, животными (нет ни одной фотографии, на которой не красовался бы замечательный пес), с каждым годом становились все краше и все жаднее до жизни: монотонная скука сельского существования оказалась парадоксально мощным стимулом. Не следует представлять себе неразлучную и постоянную шестерку, складывались временные пары и альянсы: Диана и Том, Джессика и Юнити, Дебора и Джессика. Помимо всего прочего, и разница в возрасте мешала им образовать секстет (в котором Том был бы гастролирующим дирижером), но поскольку никакой другой компанией они не располагали, то все время сталкивались друг с другом, выбивая искры, словно кремень об огниво. В соперничестве установилась семейная иерархия, которая сохранится до конца, и, даже когда в живых оставались только Диана и Дебора, отголоски тех союзов и тех раздоров все еще можно было угадать.

Их поразительные, подчас патетические индивидуальности оттачивались в этом сложном взаимодействии. Разумеется, утверждение, будто Джессика сделалась неистовой коммунисткой, потому что самая близкая ей сестра, Юнити, стала яростной нацисткой, будет легковесным упрощением, и столь же наивен вывод, будто Юнити стала нацисткой, следуя примеру обожаемой Дианы, и все же некоторая доля истины в этом есть. Если бы они не выросли в постоянном общении, воюя, сближаясь, отдаляясь в вечном воинственном ритме, не вылепились бы и столь яркие индивидуальности. И опять-таки живи они в другое время, эти индивидуальности — по крайней мере, у части девочек Митфорд — проявились бы совершенно иным образом.

Девочки Митфорд росли в пору глубоких и — что, пожалуй, важнее — драматических перемен. Дебют Нэнси в обществе состоялся 28 ноября 1922 года на балу в Астхолле. Светская хроника «Таймс» высказывалась о нем с формальной церемонностью, все еще соблюдавшейся по отношению к высшим классам («Среди тех, кто приглашал гостей к танцам, была графиня Батхерст…»), словно Эдвардианская эра не завершилась. Танцы для самой младшей дочери, Деборы, организовали в семейном особняке в Лондоне 22 марта 1938 года. За десять дней до того произошел аншлюс, аннексия Австрии нацистской Германией.

За шестнадцать лет между этими двумя дебютами политические конфликты дошли до крайнего ожесточения. С двух сторон мировой шахматной доски неуклюжими глыбами высились коммунизм и фашизм. Демократия на их фоне казалась существом ничтожным и слабым, жалко блеющим об умеренности — после мировой войны и русской революции, на фоне Великой депрессии и массовой безработицы. Англия, в отличие от Италии, Испании и Германии, не искала прибежища в диктатуре, но и здесь многие мечтали об определенности и тешили себя иллюзиями, броскими лозунгами. В 1920 году была основана Коммунистическая партия Великобритании, а через три года — с неумолимой логикой — фашистская партия, поначалу малочисленная.

Быстро сменявшие друг друга недолговечные кабинеты министров пытались справиться с непрекращающимся экономическим кризисом и отвратить угрозу нестабильности. Очень серьезно относились к «письму Зиновьева» (1924 года), якобы инструкции главы Коммунистического интернационала, о переходе к классовой войне. Хотя происхождение этого документа сомнительно, большевики действительно раскачивали ситуацию в стране, а у пролетариата и так имелись достаточные причины для недовольства. Ужасающе высокой была безработица. За пару недель до дебюта Нэнси по стране прошел первый из общенациональных «голодных походов». В 1926 году состоялась всеобщая стачка, а в 1936-м — «поход из Ярроу». В 1929 году первый в истории страны премьер-министр от лейбористов Рэмси Макдональд поручил молодому и энергичному члену парламента сэру Освальду Мосли разобраться с безработицей, но Мосли пошел своим путем, когда его радикальные (хотя и довольно популярные) идеи были отвергнуты. В 1931 году он сформировал Новую партию, через год переименованную в Британский союз фашистов.

В Германии, где к 1933 году насчитывалось 7 миллионов безработных, нищета достигла предела, а послевоенные обиды накапливались, взрыв казался неизбежным. Предстоял жесткий выбор: либо коммунисты, либо нацисты. Заняв должность канцлера, Гитлер объявил войну марксизму и уже этим приобрел себе немало приверженцев в некоторых британских кругах, как прежде Муссолини, пришедший к власти в 1922 году. Иные английские аристократы вполне откровенно выражали желание сблизиться с Гитлером. В 1936-м на обеде, устроенном Англо-Германским обществом дружбы в честь посла фон Риббентропа, присутствовали среди прочих герцог Веллингтон, лорд Лондондерри и лорд Ридсдейл с супругой. В том же году лорд Ридсдейл выступил с палате пэров с хвалебной речью в честь Гитлера и бранил прессу за «грубейшие преувеличения в таких вопросах, как обращение нацистов с евреями». Главную мысль он сформулировал в одной фразе: «Что бы мы ни имели возразить по поводу конкретных моментов его правления, очевидно, что герр Гитлер спас Германию от красной угрозы».