У Мосли к тому времени диагностировали болезнь Паркинсона. Тем не менее до конца 1980-го, до своего 84-летия, он был довольно крепок. Постепенно Диане приходилось помогать ему раздеваться, лечь в постель. В ночь на 3 декабря она просыпалась несколько раз и подходила к нему. В четыре часа утра она обнаружила его мертвым на полу. Сжимая мужа в объятиях, Диана звала: «Любимый, любимый, вернись к своему Першерону». Ее скорбь была столь же безмерной, как любовь, — любые чувства Дианы достигали размаха греческой трагедии. В 1981-м ее частично парализовало, словно от инсульта. Оказалось, что у нее в мозгу выросла большая доброкачественная опухоль — как считала сама Диана, из-за тяжелой утраты. И кто готов с этим спорить? Правда, едва ли можно согласиться с ее версией, будто сгубивший Нэнси рак спровоцирован недостатком любви и избытком злости, — к этому выводу Диана, разумеется, пришла, задним числом узнав о предательстве Нэнси во время войны.
От сложной операции Диана быстро оправилась (кто-то слышал, как при виде явившегося навестить ее лорда Лонгфорда она пробормотала: «Он принимает меня за Майру Хиндли»). Но от депрессии ей так и не удалось избавиться. В декабре 1981-го она писала своему пасынку Николасу: «Дорогой Никки, сегодня первая годовщина, а для меня все еще длится та ночь, потому что это была ужасная ночь». Через год она разругает Николаса из-за первого тома его прекрасных взвешенных мемуаров о Мосли («Правила игры»). Любовь граничила у нее с безумием. Но есть нечто мучительное в ее письме к Деборе, предлагавшей сестре помощь во время болезни: «Мне нужен Кролик и больше никто, а он не придет».
Постепенно Диана вернулась к творчеству. «Любимые» (1985) — собрание портретов друзей и родных (и точный слепок времени, помимо прочего). Она писала рецензии для «Ивнинг стандард» и «Букс энд Букмен». Из-под ее пера не вышло ни единого лишнего или неверного слова; даже когда она отстаивала дело Мосли, ее аргументы оставались ясными и точными, словно геометрия. Джеймс Лиз-Милн ценил ее как писателя выше Нэнси. Без сомнения, она была более строгой и более изысканной, что ему, вероятно, нравилось (а может быть, ему нравилась сама Диана), однако в ее книгах недостает живого творческого огня — он весь ушел в жизнь.
В 1989-м Диану пригласили на «Диски необитаемого острова». Она поговорила там и о своей дружбе с Гитлером («не жалею об этом»), и о том, справедливо ли обвинять ее мужа в антисемитизме: «Он вовсе не был анти, знаете ли. Он бы не отличил еврея от нееврея. Но на него так часто набрасывались евреи… и он принял вызов». На вопрос о Холокосте она ответила: «Боюсь, что я не верю в убийство шести миллионов. Мне кажется, это немыслимо. Слишком большое число. Но с точки зрения морали шесть миллионов или один — не имеет значения. Это совершенно неправильно. Я считаю это ужасным дурным делом».
Такова была ее позиция. Диана категорически осуждала Окончательное решение, но не в той форме, которая удовлетворила бы публику. Она не сказала тех слов, которых от нее ждали: она продолжала действовать на своих условиях. За исключением отношений с Мосли, она делала все по-своему и на своих условиях. И каким-то образом ей удалось то, чего не достигла никакая другая женщина: этот принцип тоже стал элементом ее обаяния.
Диана покинула «храм Славы» в 1999-м, перебравшись в красивую, светлую квартиру на рю де л’Университе. К тому времени она почти полностью оглохла — визиты в оперу еще с 1965-го не доставляли ей удовольствия, — но у нее оставались книги, глубочайшая любовь к литературе и семья. На следующий год Диана отпраздновала девяностолетие в «Отеле Крийон», окруженная более чем сорока своими потомками.
И сохранялась митфордианская связь, соединявшая Диану с Деборой, — последняя пара и единственная, где сестры никогда не обманывали друг друга. Их взаимное обожание было подлинным и не остывало. Политических убеждений Дианы Дебора не разделяла и даже не понимала, но принимала их вместе с Дианой и считала, что во второй половине жизни Диана «приближалась к святости». Молча подразумевалось, что это поразительное великодушие служило своего рода искуплением за прошлое.
Они переписывались до самого конца. Основной темой оставалось митфордианское прошлое: «Боже, как все возвращается». Они общались детскими, девичьими голосами — в этом отношении обе так и не состарились. Не утратила Диана и красоту, неотъемлемую часть себя.
Переиздание «Жизни в контрастах» (2000) сделало ее модной публичной фигурой. Диана всегда возбуждала острый интерес, но, как и в случае с Мосли, желание осудить и унизить ее сменилось чем-то более честным — попыткой проникнуть в ее тайну. Сделать это было невозможно, но Диана заслуживала таких усилий.
В июле 2003-го у нее случился небольшой инсульт, от госпитализации она отказалась. Она умерла 11 августа, была кремирована на кладбище Пер-Лашез. Верующей она не была, ее богом стал Мосли. Прах Дианы упокоился рядом с Юнити возле церкви в Свинбруке.
Никто из тех, кто ее знал, не сумеет ее забыть.
В 1963 году опубликовала «Американский способ смерти» о вопиющей коммерциализации похоронной отрасли. Книга стала бестселлером номер один, принесла за год примерно 115 000 долларов и положила начало литературной карьере, одно время не менее звездной, чем у Нэнси. Джессика нашла ремесло себе по руке — журналистику. Она была бесстрашна, обожала споры и публичность, чтение собственных рецензий и вырезок, обладала развитым общественным темпераментом. Впоследствии она написала «Американский способ рожать», а затем «Доброе и обычное наказание» (об американской тюремной системе). Сборник ее статьей был опубликован под названием «Разгребая грязь» — никто более из сестер Митфорд не думал о себе в таком ключе.